Не в том твоя самая злая беда,
Что был равнодушьем ты болен всегда,
Что мимо чудес этой жизни прошел,
Что главного в ней не узнал, не нашел.
Гораздо страшней, что, пройдя этот путь,
Не смог ты ни разу в себя заглянуть,
Что сердце в груди ты пронес, как скупец
Несет хитроумно замкнутый ларец.
Ключа не нашел ты в заветный тайник -
В богатства своей же души не проник,
И вот почему твоя жизнь не дала
Ни искорки радости, света, тепла.
Как страшно по жизни кипучей, земной
Не личностью - куклой пройти заводной!
Вот так, будто чьей-то рукой заведен,
Прожить, не раскрывшись, и ты осужден.
Она часто задумываюсь о старости…какой она будет у нее? Доживет ли она? Порой, вспоминая все увиденное, ей не хотелось жить долго…
 Был обычный рабочий день в одном из огромных супермаркетов. С утра суета, беготня, оформление витрины, прием товара, - в общем, все, как всегда. Она увидела приближающегося взрослого человека, он шел с трудом, еле передвигая дрожащие ноги, но улыбался одной из тех светлых и добрых улыбок, что остаются в памяти навсегда. Подойдя к холодильным камерам с замороженными полуфабрикатами, он остановился и начал копаться в отсеке с сырниками. Одной рукой упираясь на тросточку, второй он пытался выбрать из них самые целые и красивые. Первым ее порывом было броситься ему на помощь, в то же время, поразило абсолютное безразличие молодой пары, которая набирала котлеты в соседнем отсеке, - они же видели, что человеку трудно наклоняться и набирать в пакет котлеты, опираясь одной рукой на трость. Негодуя, она подбежала к нему, взяла пакетик из рук, и стала набирать дальше.
-Доченька, не надо, что вы! - в голосе человека слышалось недоумение и удивление.
-Ничего страшного, вам ведь трудно нагибаться, скажите, сколько вам их набрать. Я сама все сделаю.
-Ну что же вы..мне так неудобно, - пытался было он возразить, но увидев ее настрой, тихим голосом добавил. – Двенадцать штучек, пожалуйста.
Они подошли к отделу и она, взвесив и прикрепив стикер, отдала пакетик дедушке.
-Спасибо вам, мне, право, неудобно, это же не ваша обязанность, я бы сам, очень люблю эти сырники, они наши, петербургские, моя мама часто мне их в детстве готовила. А потом война, блокада, победа, мирная жизнь. Маму я потерял, а вот вкус ее сырников не могу забыть, эти, конечно, не такие вкусные, как у мамы, но очень похожи…
-На здоровье, ничего страшного, мне не трудно! Она улыбнулась в ответ, еле сдерживая слезы.
-Жаль только не всегда они в наличии имеются, вздохнул он, - я не знаю, когда они поступают в продажу, поэтому часто прихожу впустую, дети заняты, внукам не до моих кулинарных изысков…
-А вы оставьте свой номер телефона, когда они поступят в продажу. Я вам позвоню, - предложила она.
-Правда? Вы бы меня очень выручили! А вам не сложно будет? Мне все же неудобно перед вами.
-Ничего сложного!
-Ну, спасибо, Мадина, - прочел он на ее бейдже, - удивительное у вас имя, вы, наверное, с Кавказа?
-Да, я дагестанка, - улыбнулась Мадина в ответ Аркадию Михайловичу, так звали её нового знакомого.
-Тогда все понятно, - сказал он, - уважение к старшим у вас сохранилось, должен заметить, вы прекрасно воспитаны.
-Спасибо, в этом нет ничего сверхъестественного, у нас это норма жизни.
-До свидания, я буду ждать вашего звонка, а иногда и просто заходить. Походы в магазин - одно из моих немногочисленных развлечений, - горько рассмеялся Аркадий Михайлович.
Когда он ушел, она долго не могла прийти в себя. Ей было бесконечно жаль этого человека, оставшегося в старости таким одиноким, при том, что у него были и дети и внуки. Старость тоже бывает разной! Она вспомнила своего деда. Вот дедушка Гаджимагомед одевает свою каракулевую папаху, берет в  руки тросточку, и в сопровождении внуков, идет на обязательную пятничную молитву в мечеть. Он выходит из дома, и каждый, кто его видит, подходит и с почтением пожимает ему руку, приветствуя. Он идет с трудом, сказывается его давняя болезнь, но идет, гордо выпрямив спину. В мечети ему уступают самое лучшее место, он самый старший из жителей села. В праздник Ураза Байрам, дедушка восседает на своей тахте, вокруг него суетятся и бегают дети и внуки, и каждый житель немалочисленного села приходит к нему, поздравить его с праздником и выразить почтение. Дедушка немногословен, с улыбкой, приветствует гостей. Когда он видит излишний шум или баловство внуков и правнуков, то он бросает строгий взгляд, и сразу, без лишних слов, те замолкают, виновато улыбаясь.
Мадина вдруг представила своего деда вместо Аркадия Михайловича и ее стали душить слезы. Как жаль, Аркадий Михайлович не мог оказаться вместо моего деда, сидеть так же, в окружении детей и внуков, быть любимым и почитаемым…
Аркадий Михайлович стол возле кассы и улыбался, бедный, несчастный, одинокий человек, с грустными и добрыми глазами.
Потом он часто приходил, и она, завидев его издалека, выбегала ему навстречу и, подбежав к отсеку с его любимыми сырниками, набирала в пакетик 12 штучек, и пока он доходил до её отдела, она уже ждала его с готовой покупкой. Он сначала смущался, а потом привык, и это уже стало ритуалом.
Когда начались военные действия в Южной Осетии, он рано утром пришел первым, увидев её расстроенной, подошел.
-Мадина, я вчера в новостях видел, что начались военные действия, и сразу вспомнил вас. Мне так жаль, что льется кровь и гибнут люди. Вы так расстроены, это рядом с вами?
-Нет, но с Дагестана туда уехали добровольцами наши ребята, будем надеяться, что это бессмысленное кровопролитие прекратится. Я собираюсь домой в отпуск на пару недель.
-Вы уезжаете? Бросаете старика!- Аркадий Михайлович расстроенно смотрел на неё.
-Не переживайте, Аркадий Михайлович. Это ненадолго, я вернусь, да и я оставила ваш номер в отделе и попросила сотрудниц напоминать вам о поступлении ваших любимых сырников.
-Я буду очень без вас скучать, за последние десять лет, вы мой лучший собеседник… Аркадий Михайлович ушел, а у неё разболелось сердце.
На следующий день она выехала домой. Всю дорогу Мадина была в подавленном состоянии, и только заехав на территорию Дагестана, немного оживилась. Чем меньше оставалось расстояния до родного дома, тем больше тянулась дорога. К обеду они уже были в Махачкале. Седые волны Каспия с привычным плеском бились о песчаный берег, стало легче дышать, море всегда успокаивало её. Вокруг были знакомые улыбчивые люди, как всегда отзывчивые, как всегда сочувствующие. И Мадина поняла, что ничто и никогда не заменит ей РОДИНУ. Пусть все вокруг и думают, что мы живем плохо, но достаток и стабильность-это не главное, главное для человека – не остаться одному. Это страшнее всего. В голове зазвучали слова Фазу:
«В горах моих родных
Не писаны законы
Во все века
Никто их не писал
Никто из них томов
Не составлял -
Натуры горцев
К этому не склонны
Но если в очаге
У одного лишь горца
Еще хранится
Искорка огня,
Она из ночи в ночь
День изо дня
Из очага в очаг передается
И если в сундуке
У одного лишь горца
Еще хранится горсточка муки,
Ее на все хватает очаги,
И в каждом доме
Свежий хлеб печется.
И если юношу
В дорогу провожают
А проводу выходит весь аул.
А если кто в ауле захворает
Покоя не находит весь аул.»
Как много мудрости было в этих простых строках… История ее народа, его характер…
Она снова была дома, это чувство ни с чем не сравнить! Дни сменяли друг друга, две недели пролетели, как один миг, настало время уезжать.
Питер встретил её холодным дождем и теплым приемом сотрудников и друзей. В разговоре девчонки с работы несколько раз упомянули, что все её любимые старики - и заслуженный деятель культуры Владимир Иванович, и баба Маша, и Аркадий Михайлович подходили и спрашивали её. Заодно назвали Мадину странной, и все вопрошали, чего это она так прикипела к этим старикам, да и они к ней, зачем ей это надо, «париться»?
Через день, Мадина опять приступила к работе. Аркадий Михайлович все не приходил, да и пресловутых сырников в продаже не было… В один из необычайно теплых для местного климата дней, он пришел. Она издалека его заметила и, как всегда, выбежала к нему на встречу. Вкупе с дюжиной его любимых сырников, были привезенные и специально хранившиеся для него абрикосы. Совсем не такие, как магазинные, - желтые и вкусные, впитавшие в себя все тепло дагестанского солнца и людской доброты, Аркадий Михайлович жутко смутился, не хотел брать гостинцы, но, все же взяв, не удержался и попробовал, потом сказал, что более вкусных абрикосов он в жизни не пробовал. Позавидовал её загару, побеседовал с ней и ушел.
Потом его опять долго не было, на второй неделе его отсутствия, она ему позвонила, холодный голос, принадлежавший его невестке, ответил, что Аркадий Михайлович болен и не может вставать. Она звонила еще несколько раз, в течение месяца, но ей отвечали то же самое. Один раз подняла трубку девочка, внучка Аркадия Михайловича, поинтересовавшись, кто звонит. Мадина ответила, что Аркадий Михайлович просил звонить и сообщать ему о поступлении в продажу его любимых сырников. Она переговорила с дедом, и ответила, что сегодня зайдет сама.
Весь день Мадина провела в ожидании и в предвкушении встречи с внучкой Аркадия Михайловича. Ей казалось, что это непременно будет такая же милая и воспитанная девочка, как и сам он…
Вечером в отдел пришла девочка с черно-розовыми волосами, в такой же черно-розовой одежде. Весело жуя жевачку, она сообщила, что дед передавал ей привет и благодарил за заботу, что у него плоховато с сердцем и пока он приходить не сможет. Потом она ушла, а Мадина была немного разочарована - она думала, что увидит умную, воспитанную девочку, а вместо этого пришла неформалка.
Так прошел сентябрь и октябрь, в ноябре Мадина вдруг решила навсегда уехать из этого величественного города, - слишком много здесь было холода, и погодного, и душевного. Лишь в свободные от работы дни, она, как обычно, в одиночестве разгуливала по Петербургу, посещая все места, о которых она когда-либо читала, слышала, знала, даже успела сходить в Мариинский театр. Люди вокруг были, в основном вежливые, но чопорно-холодные, и не грела ей сердце ничья улыбка. Да и погода не радовала, удивительно короткая осень, со сменяющимися, как в картинке листьями – то желтыми, то красными, потом уже утопавшими в льющемся дожде, навевали на неё смертельную скуку. Мадина думала о том, как тепло сейчас дома, солнечно и сухо, деревья, одевшись в золотой наряд, украшают горы и долины, сады и парки, осень дарит щедрые свои плоды, как много сейчас на базаре свежих овощей и фруктов… От этих мыслей ей становилось еще тоскливее, она еще глубже втягивала голову в куртку и считала дни до отъезда. Все вокруг уговаривали её остаться, заведующая даже сказала, что в Дагестане ведь: «Курица - не птица, баба-не человек» и еще много нецензурных слов, но Мадина возразила, что они просто о них ничего не знают, ни-че-го, кроме льющегося на них со всех сторон негатива. Ни одного грамма позитива, они не видели, а негатива и в Петербурге хватает.
За неделю до отъезда увидела Аркадия Михайловича, ему, наконец, стало лучше, но выглядел он так болезненно, что невозможно было смотреть на него без слез. Он долго разговаривал с ней, она рассказала, что уезжает, он сначала совсем поник. Все же улыбнулся, и сказал, что был счастлив их знакомству, и никогда не видел более отзывчивого человека. Ей тяжело было с ним прощаться, она, как – будто, опять навсегда прощалась со своим дедушкой.
Она начала вспоминать, что явилось причиной того, что она решила уехать домой. В ее голове проносились мысли…
«Безумный жестокий мир! Ну почему люди в этом городе, остаются на старости лет одни? Почему такое безразличие к ним? Они же всю жизнь работали и жили во благо страны и работали, и растили достойных детей, которые сегодня так мало внимания им уделяют. Я не хочу больше здесь находиться!»
На прошлой неделе, в больнице, куда она приехала с сотрудницей, упавшей в обморок, Мадина три часа провела рядом с бабушкой в инвалидном кресле, которая голодная сидела и терпеливо ждала, пока появится машина скорой помощи, которая отвезет ее до Сенной площади, ноги у нее распухли, бабушка тихо плакала. А в приемном покое мимо нее шли равнодушные люди, деловито сновали туда-сюда врачи. Мадина не выдержала, подошла и села с ней рядом, гладила ее морщинистые щеки, вытирала слезы и ей, и себе, слушала очередную историю жизни, которых она за год наслушалась немало, у бабушки не было никого, кроме племянницы, которой в наследство оставалась трехкомнатная квартира, но та даже не интересовалась тетей. За ней иногда присматривала соседка, сердобольная, одинокая женщина. Бабушка целовала её руки и просила пожить с ней немного, позаботиться о ней… Сердце Мадины не могло долго этого выдержать, она подняла шум. В итоге выяснилось, что машина есть, но некому бабушку выкатить во двор, и посадить в машину. Мадина выкатила эту несчастную женщину, посадила в карету скорой помощи, под недоумевающие возгласы медсестер «Зачем ей это надо!!!». И историй таких было много, их ей было больно вспоминать…
Аркадий Михайлович попрощался и ушел. Больше она его не видела, но очень надеялась, что в этом жестоком равнодушном мире, он не остался один.
Да, разный у них менталитет, но старики во всем мире одинаковые, слабые, бессильные. И самое меньшее, что они заслуживают – это заботы и уважения. Может, когда его внучка девочка-эмо, в черно-розовом одеянии вырастет и останется одна, она поймет, каково было ее деду, быть одиноким в толпе. И надеялась, что ей никогда не придется познать этого горького чувства.
Автор: Зайнаб Алимирзаева
|
