 История войн знает немало героического, трагического и выдающегося, но даже на их фоне особняком стоит летняя 80-дневная оборона Ахульго в 1839 году. К этому периоду Николай I счёл, что война с горцами слишком растянулась. На Кавказ были переброшены дополнительные войсковые формирования, очередным наместником был назначен более решительный и толковый граф Головин, который силами Отдельного Кавказского корпуса решил сокрушить основной центр восстания 3-го имама Чечни и Дагестана Шамиля – Ахульго, расположенный на двух огромных утёсах, разделённых глубоким ущельем реки Ашильта и омываемых с трёх сторон водами Андийского Койсу.
С этой целью в мае экспедиционный отряд в количестве 11 тысяч человек под командованием генерал-лейтенанта Павла Граббе выступает в сторону Нагорного Дагестана. Марш проходил в трудных условиях: непрерывные стычки с летучими отрядами горцев, засады, секреты, повальная враждебность местного населения. Но отряд упорно двигался вперёд, и 12 июня перед изумлёнными взорами солдат открылась величественная, уже выжженная солнцем панорама нового оплота имамата, состоящая из поселений Старое и Новое Ахульго. И без того неприступная естественная крепость талантом предводителя горцев ещё более усилилась. Были возведены каменные форты, глубокие рвы, своеобразные бастионы – пара каменных домов с бойницами, соединённых крытой траншеей. От оборонительных построек к тыловым частям утёсов, где находились заглублённые в каменистый грунт и умело укрытые за складками местности жилища горцев, вели подземные ходы сообщения. Подступы к жилищам закрывали многочисленные заграждения в виде высоких и массивных завалов из камней. Всё было построено настолько грамотно, что идущие на приступ в лучшем случае могли видеть лишь стволы ружей и верхушки горских папах, в то время как защитники обладали полной возможностью расстреливать наступающих практически на выбор. Общее количество горцев, оборонявших поселения, вместе со стариками, детьми и женщинами равнялось 4 тысячам.
Взятие башни Сурхая
Идти на прямой штурм Ахульго было равнозначно самоубийству, поэтому Граббе принял решение об осаде. К концу июня Ахульго оказалось охваченным полукольцом блокады российских войск. Завершить осаду не представлялось возможным из-за Сурхаевой (названа по имени строителя) башни, занятой сотней дагестанцев во главе с наибом Алибеком. Башня располагалась на господствующей высоте, и благодаря этому под обстрелом горцев находились все участки местности, где располагались российские войска.
Утром 29 июня царские батареи открыли мощный огонь по башне. К 9 часам батальоны Апшеронского и Куринского полков подошли к подножию горы и начали быстро карабкаться по крутому склону наверх. Горцы обрушили на атакующих град пуль и камней.
Ожесточённый бой длился несколько часов. Рота сменяла роту. К 16 часам по приказу Граббе генерал-майор Лабынцев лично повёл на штурм батальон Кабардинского полка. Но и этот штурм ничего не дал. Так продолжалось до вечера. С наступлением темноты войска получили приказ отступить с обильно залитого кровью и заваленного трупами утёса.
Ощутимый физический урон понесли и дагестанцы. В числе героически убитых оказался и сам наиб.
С рассвета 4 июля началось очередная бомбардировка, которая оказалась более результативной. Временами укрепление полностью скрывалось в пыли и дыму, от его стен с грохотом отлетали довольно значительные обломки.
В это время двести добровольцев от Апшеронского, Кабардинского и Куринского полков собрались у подошвы горы и ожидали только сигнала на штурм. Среди добровольцев находился и поручик Мартынов, впоследствии смертельно ранивший в 1841 году на дуэли под Пятигорском Михаила Лермонтова.
Солдаты были снабжены деревянными щитами, подбитыми войлоком, для прикрытая головы и груди от камней, сбрасываемых горцами. Около 17 часов прозвучал сигнал к атаке.
И опять на головы штурмующих полетели брёвна и камни, опять из бойниц был открыт шквальный огонь. Повторились, по словам летописцев Кавказской войны, «все ужасы предыдущего штурма».
Снова отступление, и снова заговорила артиллерия. От её убийственного огня почти все мюриды погибли под развалинами. К вечеру ядра и гранаты образовали в стенах башни массивные бреши и подобие отлогого подъёма, по которому в укрепление и ворвались солдаты – так кольцом осады оказался охваченным весь Ахульго. Артиллерийские батареи были дислоцированы на занятые позиции, что существенно повысило поражающий эффект пушечного обстрела.
Первый штурм Ахульго
16 июля генерал дал приказ на штурм самого Ахульго. Принимая решение, Граббе учитывал состояние собственных подчинённых: за последние дни отряд усилился, в нём теперь было уже 13 батальонов пехоты и 30 орудий. На помощь также прибыла дагестанская милиция в количестве 4 тыс. человек. Положение же осаждённых стало откровенно отчаянным.
В соответствии с планом Граббе войска были распределены по трём колоннам. Первая – полковника барона Врангеля, в составе 4 батальонов – предназначалась для атаки Нового Ахульго со стороны Сурхаевой башни. Вторая – полковника Попова, в составе 3 батальонов и трёх рот – направлялась по руслу реки Ашильты для блокирования сообщения между обоими утёсами. Третья – майора Тарасевича, в составе 1 батальона – выделялась для отвлечения внимания атакой на Старое Ахульго, в случае успеха главной колонны – и для захвата аула.
С рассветом все артиллерийские батареи открыли сильнейший огонь по укреплениям горцев. В 18 часов, когда был выставлен белый флаг, означавший для штурмующих начало атаки, казалось, что под развалинами Ахульго не осталось ничего живого. Но стоило первому батальону Врангеля двинуться в бой, как со стороны Нового Ахульго грянули первые выстрелы. Однако колонну, увлекаемую порывом атаки, уже невозможно было остановить. Наступавшие хорошо знали, что их главный козырь – стремительность и быстрота, иначе – неминуемая смерть на дне глубоких ущелий.
Под шквальным огнём мюридов Шамиля убитые и раненые солдаты падали шеренгами, но оставшиеся живые стремились вперёд. Когда передовая колонна штурмующих, преодолев глубокий ров, уже вступила в пределы Нового Ахульго, то неожиданно встретила на своём пути второй не менее глубокий ров, который к тому же горцы обстреливали ещё более разительным перекрёстным огнём из двух открытых двухэтажных саклей.
Врангель же воспринял заминку как нехватку сил и дал приказ вступить в бой двум другим батальонам. Солдаты ринулись вперёд, не зная, что первый батальон попросту попал в ловушку.
В короткий промежуток времени на небольшой, стеснённой глубокими обрывами площадке скопилось до 1 500 человек.
Началась ужасающая бойня, так как наступающие были совершенно открыты для защитников крепости. На голом скальном участке им негде было искать спасения, разве что укрывшись за телами погибших товарищей.
Барон с маниакальным упорством отдаёт новый приказ о наступлении и лично ведёт в бой оставшийся батальон.
Последствия этой атаки оказались ещё более трагичными. Были убиты все офицеры, а сам Врангель, тяжело раненный, остался лежать среди окровавленных тел и стонущих раненых.
Атака захлебнулась, оставшиеся без командиров батальоны начали беспорядочно отступать, сталкивая своих сослуживцев в глубокую пропасть. Но здесь их ожидало новое препятствие, ещё более страшное: десятки их товарищей, убитых и раненых, буквально закрыли своими телами перешеек, через который лежал единственный путь к спасению. И опять начался беспощадный отстрел.
Только ночь прекратила бойню. С наступлением темноты оставшиеся в живых отыскали тяжелораненного Врангеля и, подобрав других раненых, отступили на исходные позиции.
Судьба других колонн сложилась ещё более неудачно. Подчинённые полковника Попова сумели достаточно далеко продвинуться вглубь тесного ущелья между двумя Ахульго. Однако, как стало ясно впоследствии, их продвижение было учтено и даже запланировано самими горцами.
Дав неприятелю зайти поглубже, они открыли по нему яростный огонь. Вскоре вслед за выстрелами на головы царских солдат полетели камни и брёвна. Левая же колонна майора Тарасевича и вовсе не вступила в бой, ограничившись одной лишь перестрелкой с защитниками Старого Ахульго.
Потери российского войска по официальным данным за 16 июля 1839 г. составили убитыми 7 офицеров и 153 солдата, ранеными 31 офицер и 580 солдат. Время переговоров
Шёл второй месяц трудных изнуряющих боёв и блокады. Стояла невыносимо жаркая погода. На бездонном голубом небе уже в который день не виднелось ни одного облачка. Отвратительный запах гниющих тел довлел над всеми запахами живописной природы. Началась эпидемия оспы, ежедневно уносящая жизни десятков человек.
Тяжело было всем, но положение горцев приблизилось к катастрофическому. Запасы провианта подходили к концу, путь к реке за водой насквозь простреливался огнём противника. Связь с внешним миром осуществлялась только через узкий мост на левой стороне реки Андийское Койсу.
Граббе 29 июля ставит перед подчиненными задачу ликвидировать и этот пробел. 30 июля солдаты под беспрерывным обстрелом занимают спуск к реке с правой стороны и открывают прямой наводкой огонь из горных орудий по завалам на противоположной стороне, где окопались дагестанцы.
Несмотря на ожесточенную перестрелку 31 июля, противнику удается занять место около переправы, а 4 августа солдаты 2 батальона Кабардинского полка перебираются на левый берег и в ходе горячей схватки выбивают горцев с занятых позиций: таким образом, все подступы к поселениям оказались полностью обложенными.
Характеризуя сложившуюся ситуацию, придворный историк Л. Богуславский писал: «Бесспорно то, что в войне с цивилизованным народом, такая тесная блокада могла бы привести любую крепость к сдаче. Но горцы, привыкшие ко всевозможным лишениям и наэлектризованные фанатизмом не решались сложить оружие».
Шамиль, конечно, осознавал всю критичность положения, именно поэтому он решается через посредников вступить в переговоры с врагом. На переговорах настаивало и его ближайшее окружение. Пользуясь паузой в боевых действиях, имам также хотел восстановить разрушенные укрепления. Он не терял надежду и на прорыв блокады.
Граббе, в свою очередь, в качестве предварительного условия для начала переговоров требовал в заложники старшего и любимого сына Шамиля Джамалуддина.
Естественно, ни одна сторона не была готова к переговорам на подобных условиях.
После безуспешных контактов настала пора вялых перестрелок, редких вылазок в тыл друг друга. Так продолжалось до середины августа. Граббе понимал, что время играет на руку Шамилю, поэтому последовал ультиматум: если к вечеру 16 августа не будет выдан в аманаты сын имама, то русские войска на следующий день вновь атакуют Ахульго. Ответа на ультиматум, как и следовало ожидать, не последовало.
Новый штурм и
новые переговоры
С рассветом 17 августа загрохотала артиллерийская канонада. Через 2 часа на штурм передовых укреплений горцев опять бросились три колонны в количестве 5 батальонов Апшеронского и Куринского полков. Батальон Куринского полка, несмотря на град камней, брёвен и пуль, первым прошёл по крытой галерее и быстро начал подниматься на скалу, где стояло Новое Ахульго.
Дальше путь атакующим преграждало каменное укрепление, с засевшими в нём 100 мюридами во главе с Сурхай-кадием. Увидев противника столь близко, дагестанцы, сделав залп почти в упор, скрылись в пещерах, вырытых под утёсом, откуда и открыли убийственный огонь по врагу. Периодически горцы с диким отчаянием врывались в боевые порядки царских войск, где и погибали на штыках.
Кровопролитный бой длился до полудня. Почти все мюриды, в том числе и сам Сурхай-кадий были убиты. Успех позволил куринцам закрепиться в непосредственной близости от Нового Ахульго. В свою очередь, апшеронцы атаковали поселение с другой стороны.
Теряя надежду отстоять Новое Ахульго, Шамиль ровно в час дня выставил белый флаг, послуживший сигналом к прекращению с обеих сторон пальбы – и выслал в лагерь русских Джамалуддина.
Через некоторое время посредники договорились о встрече представителей противоборствующих сторон 18 августа на нейтральной полосе в лощине между скал.
Утром сюда прибыл имам и хорошо знавший кумыкский язык начальник отрядного штаба генерал-майор Пулло. В течение 30 минут шел трудный разговор. Условиями Пулло для прекращения огня были: выдача в аманаты сына Шамиля; сдача в плен имама и всех горцев с сохранением их жизни, имущества и семейства в неприкосновенности; переезд на место жительства, куда им укажут; полное изъятие оружия; оба Ахульго считаются на вечные времена землей Императора Российского, и горцам на ней без особого дозволения селиться запрещалось.
Шамиль же просил пока оставить его и мюридов в течение месяца в Ахульго, отвести царские войска от поселений с целью разблокировки. Затем он обещал лично явиться к Граббе для дальнейших переговоров, хотя никогда и не доверял русским. Недоверие проявилось даже в момент переговоров: рука имама всё время находилась на рукояти шашки, а край одетого на Пулло кителя он незаметно подложил под себя.
Ни в этот, ни в последующие 3 дня, отведенные на переговоры, согласия достигнуть не удалось, ибо вновь никто не хотел пойти на уступки. Более жесткую позицию заняли представители Граббе.
И тогда имам заявил единомышленникам и посредникам переговоров: «Я знал, что выдача моего сына в заложники не послужит поводом к примирению. Но я согласился на это по вашему требованию. Теперь я знаю стремления русских: они хотят моего пленения. Пусть начинают бой. Ответ я могу дать с обнажённой шашкой в руках».
На просьбу смягчить ответ, дабы не усугубить тяжёлое положение защитников крепости, Шамиль жёстко ответил: «Мягкое обращение уже никому не принесет пользы».
Падение Ахульго
Ознакомившись с последним ответом имама, Граббе отдает приказ о подготовке к очередной атаке. В нарушении заранее достигнутых договоренностей он не возвращает имаму сына. Ранним утром 21 августа хорошо отдохнувшие полки, усилившиеся батальоном кабардинцев, опять ринулись на штурм Нового Ахульго. На пути кабардинцев оказался двудомный бастион, соединенный крытой траншеей. Вскоре левый дом удалось захватить, а правый отбил все атаки.
Ночью саперы высекли галерею в сплошной глыбе камня и заложили фугас под правую саклю. Взрыв снес ее до основания. Часть защитников погибла под развалинами, часть пала под штыками ожесточённых упорным сопротивлением солдат. Резня продолжалась до самого вечера. И только ночь, уже в который раз, смогла развести враждующих.
Тогда же Шамиль принял решение о переселении женщин, детей и немощных стариков с пожитками в Старое Ахульго. Едва предрассветная тьма рассеялась, как наблюдатели противника заметили это большое движение.
Немедленно был открыт сильнейший артиллерийский огонь по безоружным горцам. Прижатые огнем к крутому склону утеса, они, стараясь спастись от гибельного огня, в спешке давили и калечили друг друга. Многие, не сумев удержаться на крутизне, падали вниз, разбиваясь о камни глубокого ущелья. Грохот канонады и крики расстреливаемых в упор, смешались в единый вопль, полный ужаса и боли.
Прорвав оборону горцев в Новое Ахульго с левого плато вторглись апшеронцы и кабардинцы. Им противостояли 200 мюридов, прикрывавшие собою оставшихся живых и всё ещё продолжавших отступление горцев по подземным ходам и пещерам.
Теперь в крепости вместо общего боя завязался ожесточенный одиночный, в котором с исступлением участвовали даже женщины, дети и глубокие старики. Горцы и горянки с кинжалами, шашками и камнями в руках раз за разом бросались на противника.
Но силы были слишком неравны, а ожесточение боя вскоре достигло такого накала, что пощады не было ни живым, ни раненым, впрочем, мало кто просил пощады. И в полдень всё было кончено: в укутанном дыму НовомСхожие стычки развернулись повсеместно. На предложения о сдаче в плен со стороны немногочисленных оставшихся в живых горцев немедленно следовали выстрелы. Даже раненные, иногда притворяясь мёртвыми, с кинжалами в руках ожидали приближения врага для нанесения ему последних ударов.
Так был убит руководитель одной из колонн майор Тарасевич, притом смертельную рану ему нанесла, истекающая кровью горянка.
Личный летописец Шамиля Мухаммад-Тагир писал об этих днях: «Громадное большинство защитников было истреблено, а меньшинство изнурено и доведено до последней степени изнеможения жаждой, голодом, отсутствием сна.
Смерти больше не избегали, а искали как высшего блага, как окончания всех мук и пыток. Шамиль не был исключением. Со своим средним сыном, шестилетним Гази-Магомедом, он не раз выходил на открытую площадку, заливаемую непрерывным потоком осколков оружейных снарядов, и долго стоял здесь в ожидании смерти для обоих».
Но их время ещё не пришло – они вместе с другими мюридами сумели скрыться в нижних пещерах. А на занятых войсками поселениях к полудню 22 августа уже веяли царские знамена. Граббе сразу же взялся за рапорт наместнику Головину: «Бой был ужасный: даже женщины принимали в нём деятельное участие, малые дети кидали каменья на штурмующие войска. Матери с детьми своими бросались в кручу, чтоб не попасть в плен, и целые семейства были живыми погребены под развалинами сакль своих, но не сдавались».
23 августа началась «зачистка» пещер. Снова начались кровопролитные бои, где десяткам противникам противостоял лишь один дагестанец. И к вечеру 29 августа всё было кончено: в живых не остался ни один горец.
И опять Граббе победно рапортовал: «В итоге четырехдневного боя взяты приступом нижние пещеры Ахулъго. И истреблены засевшие там мюриды. Пещера, где скрылся Шамиль с семейством, окружена нашими войсками со всех сторон, и ему остаётся сдаться или броситься в реку. Нет для него пристанища ни на утесах, ни в ущельях. Партия его истреблена вконец. Мюриды его погибли один за другим и один возле другого. Я считаю дело конченым».
Вместе с вечерней долгожданной прохладой на многострадальные земли Ахульго пришла удивительная тишина. Усталые солдаты бродили повсюду и искали тела руководителя восстания. Его не нашли ни среди убитых, ни среди раненых, взятых в плен.
Позже выяснилось, что, скрывшись в одной из нижних пещер, имам в первом часу ночи, – сумев отвлечь внимание врага пустым плотом, пущенным по реке, – вместе с близкими людьми подобрался к широкой никем не охраняемой бездонной пропасти: никому и в голову не могло прийти, что здесь способен перепрыгнуть человек. Шамиль перескочил, с раненым в ногу сыном на спине и безоглядно направился в сторону Чечни.
Позади остались выжженные поселения, где полегли тысячи лучших сыновей Дагестана, за оборону которых имам заплатил, в том числе свободой старшего сына, жизнями жены, младшего сына, дяди, двоюродных братьев и родной сестры — она, предпочтя плену смерть, бросилась в обрыв.
Империя царствовала победу широко и с размахом. Наиболее отличившиеся были удостоены боевых наград, всех участников отметили специально учрежденной медалью «За взятие штурмом Ахульго» на Георгиевской ленте. Много и пространно говорили о конце Кавказских войн. И случилось это летом-осенью 1839 года.
Последний
«Штурм аула Ахульго»
1883 год. Эпоха Александра III. По указанию царя в Тифлиси создаётся военно-исторический музей «Храм Славы». Молодой российский художник французского происхождения Франц Рубо получает заказ от императора на выполнение серии батальных работ, посвящённой Кавказской войне.
Художник с большим энтузиазмом берётся за выполнение заказа, апофеозом которого являлась картина «Штурм аула Ахульго» (подлинник находится в Дагестанском музее изобразительных искусств). Трагедия, мощь и героизм одного из эпизодов войны настолько впечатлили Рубо, что он через несколько лет берётся за создание грандиозной панорамы.
Ради этого художник вместе с учениками перебирается в Мюнхен, берёт кредит 35 тыс. марок и в течение 2-х лет создаёт беспрецедентное эпическое полотно с размерами 120 на 12 метров.
Панорама, названная «Покорением Кавказа» имела необычный успех. Художника награждают орденом Святого Михаила и избирают профессором Баварской академии художеств. После триумфального показа по Западной Европе труд Рубо возвращается в Россию. Для удобства экспонирования в Нижнем Новгороде возводят здание по типу ротонды, увенчанное огромным куполом, над входом в который находился фронтон, украшенный скульптурной группой, изображающей русского солдата и горца. При разворачивании своего произведения здесь француз умело использовал в качестве предметного плана камень, дерево, воск, элементы скульптуры и т.д.
Для ошеломлённых посетителей панорама открывалась величественным видом горного Дагестана с крыши сторожевой башни в Старом Ахульго. Усиливали впечатления и искусно построенные в почти натуральную величину сакли, завалы, части моста через реку и т.д.
По свидетельству очевидца, «кругом вздымались суровые, покрытые большею частью вечными снегами и ледниками горы. Жалкий кустарник лепится кое-где по крутым обрывам, да клочки обработанной земли, отвоёванные с большим трудом у каменных громад.
Сама картина боя разворачивалась прямо от входа на площадку. Битва разбита на отдельные группы. Ахульго, частью подожжённый, оставлен воюющими горцами, оставшиеся же женщины и старики стреляют в врага с плоских крыш.
Одни женщины, полуобнаженные, с разметанными волосами, с диким видом бросают камни в солдат, другие в исступлении швыряют детей прямо на штыки русских и бросаются затем сами с воплями в обрывы, третьи стараются спасти детей и скарб, разными путями ища выход из земного ада.
Главный бой кипит перед подожженным мостом. Воинственные жены останавливают некоторых бойцов, обратившихся в бегство, принуждая их возвращаться в бой. Правее виднеются поднимающиеся из-за скал свежие батальоны солдат, которые, отбросив в сторону конницу горцев, ввяжутся в общую схватку.
Вдоль правого берега реки Ашильта виднеется дорога в Старое Ахульго, разделённая глубоким оврагом. Слева к Сурхаевой башне стремится полевая артиллерия, добираясь до позиции у обрыва, где первые орудия уже открыли огонь по горцам.
На высоте стоит грузинская милиция. Внизу у башни пристроился перевязочный пункт».
Панораму посетили десятки тысяч людей, а после 5 лет выставления царь покупает её для «Храма славы», уплатив 15 тыс. рублей, что помогло Рубо расплатиться и с кредиторами. Вплоть до революции работа экспонировалась в Петрограде, затем её свернули и передали на хранение в Музей Артиллерии.
Политика и искусство
В 30-х годах прошлого века панораму по настоятельной просьбе коммунистического руководства Дагестана передают в Дагестанский краеведческий музей. Но здесь она оказалась никому не нужной только потому, что творение Рубо никак не вписывалось в исторический миф о почти добровольном вхождении Страны гор в состав царской России. Несколько лет панорама пролежала в подсобных, неприспособленных помещениях музея.
В начале 40-х годов её развернули прямо во дворе музея. Увидев плачевное состояние панорамы, руководство музея и художники не придумали ничего лучшего, как заактирование, резку на части и уничтожение, даже не сфотографировав.
Лишь 3 наиболее сохранившиеся фрагмента с общей площадью около 30 кв.м. были переданы в хранилище (на двух фрагментах сохранилось около 80% живописи, на одной – 60%).
До 1975 года и их считали затерявшимися. В том году краеведческий музей переехал в новое здание, а старое передали музею изобразительных искусств. И при проведении ремонтных работ в закоулках, под кучей мусора случайно обнаружили чудом сохранившиеся куски панорамы.
По инициативе директора музея изобразительных искусств Патимат Гамзатовой в 90-х годах началась утомительная борьба за их реставрацию. В связи с неудачей художественно-живописной решили ограничиться технической реставрацией (дублирование холста и укрепление красочного слоя).
В середине 90-х годов встал вопрос о полном восстановлении труда художника. По проспекту Шамиля даже было выделено место для строительства павильона под панораму (интересно, кто развернулся сегодня тут?). Составили и смету расходов. Проект был включен в федеральную целевую программу «Развитие и сохранение культуры и искусства РФ».
Дальше дело застопорилось. Хочется ошибиться, но по-моему, в дело опять вмешалась доморощенная политика, ибо официальным, как прошлым, так и нынешним, лидерам Страны гор нужна не реальная история, к примеру, об Ахульго, а мифические конъюнктурные письма Шамиля. Но это уже другой разговор…
Автор: Ахмеднаби АхмеднабиевСкачать: в формате DOC  заархивированный bitva-za-axulgo.zip [18,48 Kb] (cкачиваний: 65) |
