 Кази-Мухаммад чувствовал, что не всё в заверениях Лазарева, правда. Полковник производил впечатление человека, сохранившего понятия совести и чести, но сын Шамиля понимал то, что далеко не всё зависело от него в этот исторический момент. Заинтересованы в сдаче Шамиля были силы куда значительнее, чем те, кто вёл в этот час переговоры при въезде в Гуниб недалеко от дома Мухаммада Кудалинского.
Однако условия мира, при которых Имам смог бы выехать в Мекку, взяв при этом на Родину Пророка тех, кто по собственной воле последует за ним или остаться в Дагестане с преданными ему людьми, – вселяли в него надежду на благополучный исход дела. Пленения, гибели, а вслед за этим и окончания пути сопротивления – по Воле Всевышнего удастся избежать, чтобы потом вновь продолжить путь к свободе…
А если русские не выполнят своих обещаний? Что тогда? Лазарев уже был замешан в подкупах наибов, не зря рядом с ним находился Даниял-Бек, перешедший на сторону врагов. Сколько уже было обманов и нарушения договоров.
«Не возобновляй прошедшего. Что было, то было. Лучше взгляни на настоящее и размысли о последствиях! Знай, что я желаю устроить ваше дело как возможно лучше. Ты не должен смешивать прежних генералов с настоящим главнокомандующим. Этот — наместник Императора. Каждое приказание его — слово и дело самого Императора. Он во всем доверенное лицо его» *
Эти слова повторились в сознании Кази-Мухаммада. Надо сказать, что слова Лазарева произвели на него впечатление, но он всё же решил, что надо действовать, исходя из ситуации, доверившись Воле Божьей.
Удел сильных и храбрых людей, в чьём сердце горит огонь благородных воинов, верить в судьбу и в клятвы чести, данные даже врагом. Кази-Мухаммад решил объявить отцу эти условия мира в надежде, что удастся сохранить жизни людей и избежать окончательного поражения после которого, дело Имама погибнет.
Направляясь к конской стоянке, он окинул взглядом вооружённый русский конвой. Воскликнув: «Бисмилла!» – он вскочил на коня и в окружении своих людей помчался наверх, в Гуниб.
Чем ближе он был к отцу и чем дальше оставались отряды русских, тем сильнее росла в нём уверенность в том, что Гуниб и его защитники выдержат штурм, а Шамиль отвергнет условия мира.
Но это была всего лишь надежда, которой не суждено было сбыться. Кази-Мухаммад пытался убедить отца покинуть горы вместе с членами семьи и преданными мюридами ради того, чтобы, исполнив хадж, устроить их в полной безопасности. А дальше после совершения паломничества, испросить у Аллаха дальнейшей судьбы.
Но проблема состояла в том, что без согласия турецкого султана переход в Мекку был невозможен, и необходимо было продержаться до тех пор, пока послы не передадут его официальное решение. Для этого нужно было ждать месяц, на что царский наместник никогда бы не согласился, так как обстоятельства, сложившиеся в мировой и внутренней политике диктовали иные условия. Более того, князь был возмущён озвученным Кази-Мухаммадом требованием, оставить царского генерала в заложниках у Шамиля до получения подтверждения из Порты.
После множества обманов со стороны наместников и генералов, Имам опасался заключать новый договор. Выслушивая голоса двух партий своего лагеря, одна из которых призывала биться насмерть, а другая довериться и принять условия мира, – предводитель правоверных решил идти до конца и вновь заглянуть смерти в лицо.
Обе стороны склонились к войне.
Кази-Мухаммад унаследовал от отца не только храбрость, но и здравый ум политика и стратега. Полной зрелостью анализа ситуации и мудростью сравниться с ним он, безусловно, не мог, но жизнь и время раскрывали в нём личность неординарную, достойную своего родителя. Внутреннее, стержневое качество души, присущее каждому человеку и не передающееся по наследству – иман (вера, крепость веры), – не был в нём столь могуч, и в этом состояло главное различие отца и сына. Кази-Мухаммад, хоть и верил в судьбу, предписанную Всевышним, всё же, что свойственно многим людям, сомневался в завтрашнем дне. И лишь молитва и духовные силы Имама-отца поддерживали его в сложившихся испытаниях.
Он сидел напротив Имама и ждал его последнего слова. Русские уже взяли Гуниб. Али-Гаджи Чохский и Юнус были отправлены на переговоры о заключения мира.
Шамиль читал молитву. Грудь его высоко вздымалась, дыхание учащалось. Это состояние отца было знакомо Гази-Мухаммаду. Он замечал его всякий раз перед боем. В этот момент вошли Юнус и Али-Хаджи, глядя на Имама, они замерли… Тот изготовился к битве; положив оружие рядом с собой, он шептал молитву.
Передав слова Барятинского о том, что наместник ждёт выхода Шамиля, они, исполнив молитву, покорно замолчали.
Тревога и неимоверное напряжение овладели чувствами присутствующих. Время потеряло свой счёт. Ход часов уподобился течению бурной реки – неровному и стремительному.
Как свидетельствует сам Али-Хаджи, – Имам, возвысившись над мыслями, державшими его во власти земного пути, отвечал: «Вы должны сражаться, а не говорить мне, чтобы я шел к главнокомандующему! Я хочу сражаться и умереть в этот день». *
В это мгновение нервы Кази-Мухаммада не выдержали. Он понимал, что большой шанс был упущен, умрёт и последняя возможность выйти и вывести людей из рук противника. Погибать было рано, и судьба противилась року. Он произнёс, ставшие судьбоносными, слова: «Я не хочу сражаться, я выйду к русским; а ты, если хочешь, то дерись!» *
В тот момент сердце Имама испытало нечеловеческую боль. Страх в речах сына был противен ему. Утешал сон, явившийся ему знамением: видение покойного Джамалудина, который молил отца о мире. Младший сын Имама после того, как был отдан царской стороне в аманаты, был увезен в Санкт-Петербург и воспитывался при дворе Николая I.
Император относился к Джамалудину, как к своему воспитаннику и старался воспитать в нём подлинного друга России. Важно, что в своих письмах к отцу Джамалудин призывал его к миру с Россией. Открыв для себя эту страну во всём её величии и духовном многообразии, он пытался поведать об этом родному отцу.
Но гордость Шамиля не позволяла ему смириться со словами старшего сына и поддержавшего его Шафи-Мухаммада. Осудив позицию сыновей, он решил предаться Воле Аллаха и выйти навстречу тем, кто бросил ему последний вызов. Потерпев поражение в традцатипятилетней войне, он понял, что терять больше нечего, и даже жестокая казнь не испугает его. До этого он отверг намерение сбросить членов своей семьи в пропасть перед тем, как пойдёт в последний бой. Слишком велика была цена жизни родных и близких людей, а также мирных жителей, которые умоляли его не подвергать их ужасам решающего штурма села. К тому же прыжок в пропасть навстречу смерти вместе с жёнами и детьми мог быть приравнен к самоубийству.
"Аллах – творец всего сущего, Он – Покровитель всему... Наивысший Судья... Не бойся никого кроме Аллаха!"...
Аяты Корана звучали в тот день над землёй, над горами и в сердце Имама и всех его воинов.
Выйдя из мечети, Имам сел на коня и направился в сторону лагеря наместника. Увидев, вооружённых людей, он и его приближённые схватились за оружие, придерживая коней. Видя сложность ситуации, уполномоченный по переговорам полковник Лазарев воскликнул, обращаясь к вождю горцев:
«Шамиль! Всему миру известно о твоих подвигах и слава их не померкнет; если ты, покоряясь силе судьбы, выйдешь сегодня к Главнокомандующему и передашься великодушию Государя Императора, то спасёшь от гибели тысячу человек, оставшихся в живых и тебе преданных. Заверши свои славные подвиги поступком благоразумия и великодушия».
…Князь Барятинский предстал перед Шамилём не как грозный и тщеславный победитель горцев, а как равный ему воин, наделённый властью Императора. Белым Царём называл русского государя Шамиль, победу которого, он признал открыто, не изыскивая для себя пощады.
Словно прозрев, Кази-Мухаммад повторял себе и пришедшему за ними Али-Хаджи: «Я хочу сражаться, пока не убьют меня!»…* «Я хочу сражаться…»
Тяжёлые мысли и чувства овладели Кази-Мухаммадом. Он испытывал страх за отца и был уверен, что того скоро убьют. Терзаемый муками, отбросив мысли обо всём прочем, он готовился отомстить за него. Ожидая прихода Лазарева с оружием в руках, он получил известие о том, что отец его жив, а семья его в безопасности, после чего он немного успокоился и пришёл в себя. Однако его ждало разочарование; весть о том, что семейству Шамиля надлежит перебираться в лагерь, повергла Кази-Мухаммада в отчаянье. Значит, все обещания были ложью, и путь в Мекку теперь закрыт! Они уже не выпустят Имама из своих рук, та же участь ожидает и нас.
Лазарев и Даниэль-Бек пытались успокоить его, заверить, что всё будет хорошо и передали письмо от Шамиля.
«Мир вам, любимые сыновья, жены, дочери, родственники и все остальные люди, преданные мне! Когда я ехал к стану врагов, думал, что меня здесь ждет казнь. Ни страх, ни робость не вселились в мою душу, ибо на этом не кончается наш путь...»*
Кази-Мухаммад слышал спокойный, уверенный голос отца и чувствовал, как мужество заново овладевает им.
«...Я только попросил напиться и помолиться в последний раз. – говорил в своём письме Шамиль. – Но к великому удивлению, благодаря милости Аллаха, меня приняли достойно, ни в чем не унизили, а, наоборот, оказали почести.»
Сын Шамиля прекрасно понимал, что Шамиль шёл на смерть, полагая, что будет казнён за свою деятельность против России. Он понимал, что сдаваясь в плен, Имам надеялся только на Милость Всевышнего, так как в милость людей верил слабо. Израненный в боях старый воин, всегда мечтал пасть на пути Аллаха в открытой битве, но вынужден был прекратить войну. Такова есть Воля Всевышнего, – рассудил он и вложил кинжал в ножны…
Спустя годы Кази-Мухаммад станет фельдмаршалом Османской империи, а другой сын Шамиля Шафи-Мухаммад – полковником царской армии, исполняя каждый своё предназначение в великой драме под названием История.
Автор: Марат Шахманов
|
